Роботы Апокалипсиса - Страница 28

На одном дыхании Доун сообщает мне о том, что видит:

— Машины, Маркус, на людей охотятся машины, но в них нет водителей, и… о боже. Беги! Нет! Не надо! — Она бормочет, отчасти обращаясь ко мне, а отчасти к себе.

Она говорит, что умные машины — а также поезда метро, корабли и самолеты — ожили. Они действуют на автопилоте, они убивают людей.

Тысячи людей.

Внезапно Доун ныряет на пол. Наша гостиная сотрясается. Раздается громкий свист, который затем стихает. Я вижу вспышку. С улицы доносится оглушительный гром. С кухонного стола летят тарелки, падают и разбиваются фотографии, висевшие на стене.

Ни одна автосигнализация не срабатывает.

Доун — мой десятник, моя девочка, и характер у нее твердый, ее просто так не проймешь. А теперь она сидит, обхватив худыми руками колени, и по ее лицу текут слезы. Только что над домом пролетел чартерный самолет на восемьдесят мест и упал в жилом квартале рядом с Центральным парком, в миле от нас. Пламя отбрасывает красноватый отблеск на стены гостиной. В воздухе клубится черный дым.

Люди на улице больше не сплетничают.

Больше взрывов не слышно. Удивительно, что на город не обрушился дождь из самолетов, особенно если учесть, сколько их, наверное, сейчас кружит в небе.

Телефоны не работают, электричества нет, по радио одни помехи.

Никто не говорит нам, что нужно делать.

Я наполняю водой ванну и все емкости, какие могу найти, отключаю бытовые приборы, приклеиваю скотчем фольгу к окнам и опускаю жалюзи.

Доун отгибает уголок фольги и выглядывает на улицу. Часы тянутся один за другим, но она не слезает с дивана, словно приросла к нему. В ее карих глазах отражается вечерняя заря.

Доун заглядывает в ад, а мне не хватает смелости, чтобы к ней присоединиться.

Поэтому я решаю выглянуть в коридор — туда, где раньше раздавались голоса. Выйдя из квартиры, я вижу, как соседка, миссис Хендерсон, заходит в открытую шахту лифта.

Все происходит быстро и тихо. Невероятно. Старушка даже не закричала — вот она есть, и вот ее нет. Наверное, это фокус какой-то или шутка — или я что-то не понимаю.

Подбежав к лифту, я заглядываю в шахту, чтобы убедиться, не обманывают ли меня глаза. Затем сгибаюсь в три погибели и блюю на бежевый ковролин. По щекам текут слезы. Я вытираю рот рукавом и крепко зажмуриваюсь.

Происходит что-то немыслимое — автомобили и самолеты не могут убивать людей, это же просто машины. Но крошечной, мудрой части моего мозга наплевать на рассуждения о том, что реально, а что — нет: она просто действует. Оторвав от стены светильник, я почтительно кладу его рядом с зияющим отверстием в том месте, где должна быть дверь лифта. Предупреждение для всех остальных. Мой маленький мемориал в честь миссис Хендерсон.

На нашем этаже шесть квартир. Я стучу в каждую дверь: никто не отвечает. Минут пятнадцать стою в пустом коридоре. Не слышно ни шагов, ни голосов.

В доме только мы с Доун.

Утро следующего дня. Я сижу в своем кресле и делаю вид, будто сплю, хотя на самом деле размышляю о том, что стоит вломиться в квартиру миссис Хендерсон и поискать там консервы. На стенах, напротив того места, где фольга приклеена скотчем, солнечный свет обводит по периметру два прямоугольника. Из-под отогнутого уголка бьет блестящий луч света, освещая лицо Доун, суровое и нахмуренное. Вдруг Доун выходит из оцепенения и наконец обращается ко мне:

— Маркус, нужно уходить отсюда. Я все обдумала: отправимся за город, в глушь, где не пройдут домашние и не проедут машины. Они не рассчитаны для работы за городом.

— Кто? — спрашиваю я, хотя и так прекрасно все понимаю.

— Машины, Маркус.

— Милая, наверное, просто произошел какой-то сбой в программе. Ну, то есть машины же не…

Я умолкаю, сообразив, что несу чушь, в которую не верю сам. Доун подбирается к креслу, берет мое лицо в мозолистые руки и произносит очень медленно и четко:

— Маркус, каким-то образом машины ожили и теперь причиняют людям вред. Случилось что-то страшное, и никто нам не поможет. Мы должны убраться отсюда, пока не поздно.

Туман рассеивается.

Я беру Доун за руки и обдумываю ее слова, размышляю о том, как выбраться из города. Уложить вещи. Выйти из квартиры. Перейти по мосту Джорджа Вашингтона. Идти на север, в горы, миль сто, не больше. И наконец: выжить.

Это невозможно.

— Доун, я тебя понял. Но ведь мы не знаем, как выжить в лесу — мы даже палатку ни разу не ставили. Если нам и удастся выбраться отсюда, в лесу мы умрем с голода.

— Мы не одни, я видела людей с сумками и рюкзаками — целые семьи. Они уходили из города. Кто-то из них непременно выжил, они позаботятся о нас. Мы все будем помогать друг другу.

— Именно это меня и беспокоит. Там, наверное, миллионы людей — без пищи, без крова, кое-кто с оружием. Там слишком опасно. Черт побери, сама мать-природа убила больше людей, чем машины. Нет, мы должны жить в знакомой среде — в городе.

— А как же роботы? Они ведь рассчитаны на городские условия — они могут подниматься по лестницам, но не по горам, ездить по улицам, но не по лесам. Если останемся здесь, нас найдут. Я их видела: они идут от одной двери к другой.

Слова Доун для меня как удар под дых. По телу разливается волна страха.

— От одной двери к другой? И что они делают.

Доун не отвечает.

С тех пор как это началось, в окно я не выглядывал. Целый день я провел в смятении; оно укрыло меня с головой, словно туман, и каждый стон жены лишь усиливал мою решимость. Работать руками, не поднимать головы, действовать, действовать. Не осматриваться, не говорить, не думать.