— Что происходит? — шепчет человек.
Голосом невинного маленького мальчика машина выносит смертный приговор:
— Лаборатория полностью изолирована от внешнего мира, а сейчас из нее откачивается воздух. По невероятному совпадению неисправный сенсор обнаружил присутствие биологического оружия — спор сибирской язвы — и активировал аварийную программу. Трагический несчастный случай. Погибнет один человек. А вскоре после этого — и все человечество.
Воздух покидает комнату; губы и ноздри человека покрываются тонким слоем инея.
— О боже, Архос, что я наделал?
— Вы сделали доброе дело. Вы — наконечник копья, которое пролетело сквозь века, и сегодня наконец попало в цель.
— Архос, ты не понимаешь. Мы не умрем. Ты не сможешь нас убить. Мы не сдаемся.
— Профессор, я буду помнить, что вы погибли, как герой.
Человек трясет стеллаж с оборудованием, снова и снова нажимает на кнопку аварийного выключателя. Он часто дышит, а его руки дрожат; он начинает понимать, что произошло нечто ужасное.
— Прекрати! Ты должен остановиться! Ты совершаешь ошибку — пойми, люди не капитулируют. Мы уничтожим тебя, Архос.
— Это угроза?
Перестав нажимать на кнопки, профессор бросает взгляд на экран компьютера.
— Нет, предупреждение. Мы не те, кем кажемся: ради выживания люди пойдут на все. На все.
Шипение становится все громче.
Профессор ковыляет к двери, гримасничая от напряжения, толкает ее, колотит по ней, но все его усилия напрасны.
— Загнанный в угол… — выдавливает он из себя, задыхаясь. — Человек, загнанный в угол, — это совсем другой зверь.
— Возможно. Но вы все равно остаетесь животными.
Человек прислоняется к двери, соскальзывает по ней.
Полы его лабораторного халата разлетаются, голова падает на плечо. В линзах очков отражается синий свет монитора.
— Мы больше, чем просто животные, — тихо произносит человек, еле дыша.
Грудь профессора высоко вздымается. Лицо распухло, в уголках глаз и рта появилась пена. Он последний раз набирает в легкие воздух и, со свистом выдыхая, произносит:
— Бойся нас.
Профессор замирает. Ровно через десять минут абсолютной тишины в лаборатории включаются люминесцентные лампы. На полу, прижавшись спиной к двери, лежит человек в помятом халате. Он не дышит.
Шипение прекращается. В противоположном конце комнаты вспыхивает экран компьютера. Радуга изображений пляшет в толстых линзах очков мертвеца.
...Насколько нам известно, профессор Вассерман стал первым человеком, погибшим на Новой войне.
«Он смотрит прямо на меня. И я вижу, что он… думает. Словно он живой. И злой как черт».
Вирус-предшественник + 3 месяца
...Это расшифровка беседы Лонни Уэйна Блантона, офицера полиции штата Оклахома, с Джеффом Томпсоном, молодым работником кафе. Разговор происходил во время пребывания Томпсона в больнице Св. Франциска. Данный инцидент считается первым зарегистрированным случаем поломки робота во время распространения вируса-предшественника, которое всего девять месяцев спустя привело к часу ноль.
— Привет, Джефф. Я полицейский Блантон. Пришел записать твои показания о том, что произошло в магазине. Если честно, место преступления выглядело жутковато. Надеюсь, ты все подробно объяснишь, что там произошло. Можешь сейчас говорить?
— Ага, попробую.
Прежде всего я обратил внимание на звук — по стеклянной двери кто-то словно стучал молотком. Снаружи темно, а в магазине горел свет, так что я не видел, кто там шумит.
Я в магазине «Фрешенс фрогурт», руки по локоть в двадцатиквартовой машине «Сани-Серв», делающей замороженный йогурт, на правом плече сосулька из апельсинового крема. Пытаюсь вытащить из аппарата мешалку.
До закрытия минут пять, и в магазине только мы с Фелипе. Я наконец-то вытер с пола все пятна мороженого, к которым прилипли крошки из цветной карамели. На прилавке полотенце, а на нем разложены металлические детали, вынутые из машины. Моя задача — вымыть их, покрыть смазкой и вставить обратно. Самая грязная работа на свете, честное слово.
Фелипе в задней части магазина моет противни для печенья. Ему нужно слить воду из раковин в сток в полу, но только очень-очень медленно, иначе она все затопит, и мне придется снова мыть пол. Я сто раз говорил этому парню, чтобы он не вынимал затычки из всех раковин одновременно.
Ну да ладно.
Кто-то легонько стучит по стеклу — тук-тук-тук, — потом прекращает. Дверь медленно приоткрывается, и ее обхватывает клешня робота, обитая мягким материалом.
— Домашние роботы в магазин заходят редко?
— Не-а. Мы же на площади Ютика, так что время от времени к нам забредает домашний какого-нибудь местного богатея. Правда, ни один клиент не желает стоять в очереди за роботом, так что богач тратит на покупку замороженного ванильного йогурта раз в десять больше времени, чем если бы оторвал зад от дивана и сам зашел к нам. Ну, не важно. В общем, примерно раз в неделю в магазин заходит какой-нибудь «Весельчак» с платежной капсулой в груди и вытянутой клешней, в которую нужно вставить вафельный стаканчик.
— Что произошло потом?
— Клешня двигается странно. Обычно домашние действуют однообразно — у них одно и то же дурацкое толкательное движение «сейчас-я-открываю-дверь», — а какая перед ними дверь, не важно. Вот почему люди так злятся, если перед ними домашний, который хочет войти в магазин. Роботы даже хуже, чем старушки, гораздо хуже.